Неточные совпадения
Песня нам нравилась, но
объяснила мало. Брат прибавил еще, что царь ходит весь в золоте, ест золотыми ложками с золотых тарелок и, главное, «все может». Может придти к нам в комнату, взять, что захочет, и никто ему ничего не скажет. И этого мало: он может любого человека сделать
генералом и любому человеку огрубить саблей голову или приказать, чтобы отрубили, и сейчас огрубят… Потому что царь «имеет право»…
— Именно, князь, и как прекрасно вы это
объясняете, сообразно с собственным вашим сердцем! — восторженно вскричал
генерал, и, странно, настоящие слезы заблистали в глазах его.
Он винился вслух, не
объясняя, однако же, в чем дело, и приставал к Нине Александровне, уверяя ее поминутно, что «это он, он сам причиной, и никто как он… единственно из приятного любопытства… и что „усопший“ (так он почему-то упорно называл еще живого
генерала) был даже гениальнейший человек!» Он особенно серьезно настаивал на гениальности, точно от этого могла произойти в эту минуту какая-нибудь необыкновенная польза.
Хотя посещение его было вовсе некстати, но я все-таки хотел faire bonne raine à mauvais jeu [Делать веселое лицо при плохой игре (франц.).] и старался уверить его в противном;
объяснил ему, что я — Пущин такой-то, лицейский товарищ хозяина, а что
генерал Пущин, его знакомый, командует бригадой в Кишиневе, где я в 1820 году с ним встречался.
Применяясь к моему ребячьему возрасту, мать
объяснила мне, что государыня Екатерина Алексеевна была умная и добрая, царствовала долго, старалась, чтоб всем было хорошо жить, чтоб все учились, что она умела выбирать хороших людей, храбрых
генералов, и что в ее царствование соседи нас не обижали, и что наши солдаты при ней побеждали всех и прославились.
По переезде Александры Григорьевны из Петербурга в деревню, Вихров, вместе с другим дворянством, познакомился с ней и на первом же визите
объяснил ей: «Я приехал представиться супруге генерал-адъютанта моего государя!»
— Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до министров, тем нажаловался; потом этот молодой
генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне на раут. «Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем деле…» Он всем и
объяснил — и пошел трезвон по городу!.. Министр видит, что весь Петербург кричит, — нельзя ж подобного господина терпеть на службе, — и сделал доклад, что по дошедшим неблагоприятным отзывам уволить его…
—
Генерал сердится… —
объяснил Прейн, когда набоб снова бессильно опустил поднятую голову на подушку. — Наконец будет жарко, и охота пропадет. Теперь самый раз отправляться…
Прежде всего, впрочем, должно
объяснить, что рядом с губернатором по правую руку сидел один старикашка,
генерал фон Вейден, ничтожное, мизерное существо: он обыкновенно стращал уездных чиновников своей дружбой с губернатором, перед которым, в свою очередь, унижался до подлости, и теперь с сокрушенным сердцем приехал проводить своего друга и благодетеля.
Тщетно Савелий Власьев расспрашивал достойных друзей поручика, где тот обретается, — никто из них не мог ему
объяснить этого; а между тем поручик, никак не ожидавший, что его ищут для выдачи ему денег, и пьяный, как всегда, стоял в настоящие минуты в приемной генерал-губернатора с целью раскаяться перед тем и сделать донос на Тулузова.
— По весьма простой причине! —
объяснил ей Тулузов. — Служа на этом месте, я через шесть лет могу быть утвержден в чине статского советника, а от этого недалеко получить и действительного статского советника, и таким образом я буду такой же
генерал, каким был и ваш отец.
— Я теперь собственно потому опоздал, что был у генерал-губернатора, которому тоже
объяснил о моей готовности внести на спасение от голодной смерти людей триста тысяч, а также и о том условии, которое бы я желал себе выговорить: триста тысяч я вношу на покупку хлеба с тем лишь, что самолично буду распоряжаться этими деньгами и при этом обязуюсь через две же недели в Москве и других местах, где найду нужным, открыть хлебные амбары, в которых буду продавать хлеб по ценам, не превышающим цен прежних неголодных годов.
— Выхлопочу! — отвечал Углаков и, не заезжая к отцу, отправился в дом генерал-губернатора, куда приехав, он в приемной для просителей комнате
объяснил на французском языке дежурному адъютанту причину своего прибытия.
— Господин мой юнкер, значит, еще не офицер. А звание — то имеет себе больше
генерала — большого лица. Потому что не только наш полковник, а сам царь его знает, — гордо
объяснил Ванюша. — Мы не такие, как другая армейская голь, а наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел и нам по тысяче присылают. Потому нас всегда и любят. А то пожалуй и капитан, да денег нет. Что проку-то?..
Изящный
генерал стоял перед ложей швейцара и дурным немецким языком
объяснял ему, что желает нанять карету на целый завтрашний день.
Барон мало того, что в Михайле Борисовиче потерял искреннейшим образом расположенного к нему начальника, но, что ужаснее всего для него было, — на место Бахтулова назначен был именно тот свирепый
генерал, которого мы видели у Бахтулова и который на первом же приеме своего ведомства
объяснил, что он в подчиненных своих желает видеть работников, тружеников, а не друзей.
— Ради того, что она в Петербурге очень скучает!.. Ей там дышать нравственно нечем! —
объяснил генерал.
— Чего лучше было наших отношений с вашим другом Ефимом Федоровичем Тюменевым, —
объяснил генерал, разводя своими небольшими руками. — Он каждую неделю у нас обедал… Жена моя, вы знаете, была в постоянном восторге от него и говорила, что это лучший человек, какого она когда-либо знала, — а теперь мы не кланяемся!
— Вероятно, как приятеля графа, —
объяснил генерал.
Так думал Червяков, идя домой. Письма
генералу он не написал. Думал, думал и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому
объяснять.
На другой день Червяков надел новый мундир, подстригся и пошел к Бризжалову
объяснить… Войдя в приемную
генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого
генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей,
генерал поднял глаза и на Червякова.
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на
генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему
объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
В священной простоте своей Бенни,
объясняя свой план
генералу Анненкову, ни на минуту не сомневался, что молодые люди, о которых он хлопотал, так и кинутся в волонтеры-гасители.
— Я к вам по делу, — начал он чрезвычайно независимо, хотя, впрочем, вежливо, — и не скрою, что к вам послом или, лучше сказать, посредником от
генерала. Очень плохо зная русский язык, я ничего почти вчера не понял; но
генерал мне подробно
объяснил, и признаюсь…
Я
объяснил, что так как барон обратился к
генералу с жалобою на меня, точно на генеральского слугу, то, во-первых, — лишил меня этим места, а во-вторых, третировал меня, как лицо, которое не в состоянии за себя ответить и с которым не стоит и говорить.
Генерал был чрезвычайно удивлен: откуда я взял такие деньги? Я
объяснил, что начал с десяти фридрихсдоров, что шесть или семь ударов сряду, на двое, довели меня до пяти или до шести тысяч гульденов и что потом я все спустил с двух ударов.
— Заспорили мы, Мишка, что бы было, если бы тогда
генерал тебя в шею, —
объяснял Злобин.
— Ах, матушка, ничего ты не понимаешь!.. —
объяснил генерал. — Ведь Тарас Ермилыч был огорчен: угощал-угощал дорогого гостя, а тот в награду взял да и умер… Ну, кому приятно держать в своем доме мертвое тело? Старик и захотел молитвой успокоить себя, а тут свечка подвернулась… ха-ха!..
— Я в смешном виде всю историю
генералу расскажу, —
объяснял накануне Смагин недоумевавшему Тарасу Ермилычу. — Старик посмеется — только и всего.
«Этого, — говорю, — я тебе,
генерал мой хороший, не
объясняю, потому это ее душа, ее и воля, а что хотя и не надеюсь, но попробовать я для тебя попробую».
Я нашел своего знакомого в нижнем этаже генеральского дома. Только что я успел
объяснить ему свое желание, и он — сказать мне, что оно очень может быть исполнено, как мимо окна, у которого мы сидели, простучала хорошенькая каретка, которую я заметил, и остановилась у крыльца. Из кареты вышел высокий, стройный мужчина в пехотном мундире с майорскими эполетами и прошел к
генералу.
Толковали, что дворник поймал на поджоге протопопа в камилавке; что поджигает главнейшим образом какой-то
генерал, у которого спина намазана горючим составом, так что стоит ему почесаться спиною о забор — он и загорится; что за Аракчеевскими казармами приготовлено пять виселиц, и на одной из них уже повешен один
генерал «за измену»; что пожарные представили одного иностранца и одного русского, которые давали им 100 р., чтобы только они не тушили Толкучего рынка; что семидесятилетняя баба ходила в Смольный поджигать и, схваченная там,
объяснила на допросе, будто получила 100 рублей, но не откроет-де, кто дал ей деньги, хошь в кусочки искрошите; что Петербург поджигает целая шайка в триста человека и что видели, как ночью Тихвинская Богородица ходила, сама из Тихвина пришла и говорила: «вы, голубчики, не бойтесь, эфтому кварталу не гореть».
Генерал этого не понял, а Бодростин, полюбовавшись его недоумением,
объяснил ему, что мужики еще вчера затеяли добывать «живой огонь» и присылали депутацию просить, чтобы сегодня с сумерек во всем господском доме были потушены все огни и залиты дрова в печках, так чтобы нигде не было ни искорки, потому что иначе добытый новый огонь не будет иметь своей чудесной силы и не попалит коровьей смерти.
Решили так: сегодня я к
генералу не пойду, а завтра, в воскресенье, днем пойду на дом к Горбатову и все ему
объясню. Так и сделал. Горбатов рассмеялся, сказал, что рекомендательные письма всегда так пишутся, что
генерал — форменный бурбон и немецкого языка не знает. И еще раз посоветовал, чтобы за урок я потребовал тридцать рублей.
Исмайлов, как человек очень недальнего ума,
объясняет слабость
генерала к полковнику одною лишь хитростью сего последнего.
Однако любопытные стычки обоих педагогов ждут нас впереди, а здесь уместно мимоходом
объяснить, чего ради в патриотической и строго-православной душе
генерала совершился такой резкий куркен-переверкен, для чего он отнял сына у идеалиста с русским православным направлением и сам, своими руками, швырнул его в отравленные объятия такого смелого и ловкого нигилиста, который сразу наполнил с краями срезь амфору Сеничкиным ядом и поднес ее к распаленным устам жаждавшего впечатлений мальчика?
Другой раз, тоже в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею.
Генерал пришел в негодование и гневно спросил главного врача, почему такой больной не изолирован. Главный врач почтительно
объяснил, что эта болезнь незаразная.
Генерал замолчал, пошел дальше. Уезжая, он поблагодарил главного врача за порядок в госпитале.
Главный врач в недоумении развел руками,
объяснил корпусному врачу, в чем дело, и сказал, что не считает
генерала Трепова компетентным делать врачам выговоры в области медицины; не телеграфировал он о полученном выговоре из чувства деликатности, не желая в официальной бумаге ставить начальника санитарной части в смешное положение. Корпусному врачу только и осталось, что перевести разговор на другое.
— А вот сейчас
объясним тебе, надежа-государь! Князь Василий Алексеевич! подайте его величеству бумаги, которые вам поручено отдать от бывшего генерал-кригскомиссара.
Генерал этот, изумленный внезапною немилостью государя, обратился к графу Кутайсову,
объяснив несправедливость и клевету Аракчеева. Кутайсов был в то время в ссоре с последним и потому поспешил открыть истину государю.
— Высокоповелительному, высокомощному, господину генерал-фельдмаршалу и кавалеру, боярину Борису Петровичу Шереметеву, честь имеет репортовать всенижайший раб его Якушка, по прозванию Голиаф, что он имел счастье выполнить его приказ, вследствие чего имеет благополучие повергнуть к стопам высоко… вы… высоконожным всепокорнейше представляемые при сем бумаги, которые вышереченному господину фельдмаршалу, и прочее и прочее (имя и звание персоны рек)
объясняет лучше…
Дорогой Вульф и музыкант сделались откровеннее друг к другу до того, что последний,
объяснив ему причины его сурового молчания при людях посторонних и, может быть, ненадежных, показал ему какую-то бумагу за подписанием
генерала Шлиппенбаха.
Генерал Орлов стал
объяснять ему действие лекарств. Поселянин стал спорить.
Когда
генералы сели, Вейротер развернул план окрестностей Брюна и стал читать свою диспозицию; при этом долго и очень запутанно
объяснял ее.
Собравшимся явиться по начальству
генералам и офицерам он коротко
объяснил волю императрицы.
Рассказанный случай с «увеличенной запятою» газета
объясняла так, что журналист, живущий на окраине, «купил шутки ради курьезную японскую козявку», а когда один
генерал спросил его, что это такое, — он, по вдохновению, сказал, что это «увеличенная и засушенная запятая».
Генерал этому поверил, а журналист стал пробовать: неужто и другие образованные люди могут верить такой очевидной нелепости. И оказалось, что все этому верили!